— Все равно, я просто...
— Садись, — приказал Макс, бросил вилку на столешницу и пошел к холодильнику.
— Прости?
Он открыл холодильник, но смотрел при этом на меня.
— Садись.
— Я подумала, что...
— Тебе нужен сок, — заявил он и достал из холодильника пакет клюквенного сока, подозрительно похожий на тот, что я купила в Денвере.
— Правда. Мне просто надо...
Макс закрыл холодильник и взглядом пригвоздил меня к месту.
— Герцогиня, сядь на стул.
Что тут скажешь?
Я не знала, но все равно начала:
— Макс...
— Посади свою задницу на стул или это сделаю я.
Он серьезно?
— Макс, мне нужно...
— Поесть.
— Прости?
— Тебе нужно поесть. Ты два дня ничего не ела.
Тут я забыла про его некоторую грубость и несомненную склонность командовать и вскинула голову, удивленно расширив глаза.
— Что? — прошептала я.
— Ты была в отключке два дня.
Я посмотрела в окно, словно природа могла подсказать мне, правда это или нет, а потом обратно на Макса.
— Два дня?
— Да.
— Сегодня вторник?
— Да.
— О Боже, — прошептала я.
— Нина, сядь.
Я была так потрясена потерей целых двух дней своего приключения-перерыва, что без слов подошла и села на стул. Макс налил стакан клюквенного сока и поставил его на стойку передо мной.
— Кофе, — пробормотала я, — пожалуйста.
— Понял.
— Два дня, — прошептала я клюквенному соку, прежде чем сделать глоток.
— Ты что-нибудь помнишь? — спросил Макс, и я бросила на него быстрый взгляд. Он стоял спиной ко мне и наливал кофе в кружку.
И что мне теперь делать?
Сказать, что я помню, как он заботился обо мне? Как давал мне лекарство, заставлял пить, вытирал лоб? Как лежал рядом со мной и обнимал, пока не прошла дрожь, переодевал меня, гладил по спине? Сказать, что я помню, каким он был добрым?
Поскольку я не собиралась даже думать об этом (никогда), то решила соврать.
— Что-нибудь помню? — повторила я за ним.
Макс повернулся и принес мне кофе.
— Да, ты была не совсем в себе. Ты что-нибудь помнишь?
Я благодарно кивнула, когда он поставил передо мной кружку с кофе, и подтвердила:
— Я действительно ничего не соображала. Так что нет, я ничего не помню.
Несколько секунд он смотрел на меня, а потом кивнул головой на кружку и спросил:
— Добавить сливки?
— Сливки?
Он усмехнулся:
— Да, Герцогиня, сливки. Они есть в Англии?
— Мы не называем их сливки.
— А как же вы их называете?
— Как есть. Молоко.
— Хорошо, добавить молоко?
— Да.
— Сахар?
— Один.
— Один что?
— Один сахар.
Все еще улыбаясь, Макс покачал головой и пошел к холодильнику. Достал пластиковую бутыль молока емкостью в один галлон и поставил ее на столешницу передо мной. Затем он достал огромный нераспечатанный мешок сахара. Если не ошибаюсь, его я тоже купила в Денвере. После чего Макс поставил мешок рядом с молоком, достал из выдвижного ящика ложку, вручил ее мне и вернулся к бекону.
Открывая мешок с сахаром, я заметила:
— Не думаю, что смогу съесть бекон.
— Бекон для меня. Ты будешь овсянку.
— Ох.
Я смотрела, как Макс добавил к бекону на сковороде два яйца, а потом достал из шкафчика пачку овсянки быстрого приготовления.
Я положила в кофе ложку сахара и уставилась на бутыль с молоком. Потом на свою кружку. Потом на молоко. И снова на кружку. Как же мне налить немного молока из этой огромной бутылки, ничего не расплескав?
И тут я услышала:
— Милая, ты собираешься взглядом заставить молоко налиться в кружку?
Я посмотрела на него и спросила:
— У тебя есть молочник?
Макс откинул голову и разразился смехом, который тоже оказался глубоким и хриплым.
Я уставилась на него. Что смешного?
— Что смешного? — спросила я, когда он справился со своим бурным весельем.
— Я не устраиваю чаепитий, Герцогиня, — ответил он, продолжая улыбаться, как будто я его очень позабавила.
Не уверена, что мне нравится, что он называет меня Герцогиней. Ладно, сейчас он делал это довольно мило и странным образом привычно, даже несколько интимно. Но вот насчет того, как он произнес это два дня назад, я не уверена. Как будто смеялся надо мной, только теперь он, кажется, думает, что я в курсе шутки.
— А ты не можешь перестать называть меня Герцогиней? — предложила я.
— Не могу, — ответил Макс, подошел ко мне, поднял бутыль и плеснул солидную порцию молока в мою кружку, отчего кофе с молоком вылился и растекся по столешнице. Потом он развернулся и добавил молоко в овсянку.
— Меня зовут Нина, — сказала я.
— Я знаю.
— Ты можешь звать меня Нина.
— Я буду звать тебя Ниной тоже.
— Вместо Герцогини.
Макс убрал молоко в холодильник, подошел ко мне, взял мешок с сахаром и посмотрел на меня, прежде чем вернуться к овсянке.
— Тебе требуется молочник, чтобы попить кофе. Ты определенно Герцогиня.
Я решила не обращать внимания. Через полчаса он никак не будет меня называть, потому что я буду в машине на дороге в Денвер.
— Неважно, — пробормотала я и глотнула кофе.
Потом я стала смотреть, как он кладет сахар в овсянку. Одна ложка. Две. Три. Четыре.
— Это для меня? — поспешно спросила я, когда он собрался положить пятую ложку.
Макс повернулся и посмотрел на меня:
— Да.
Он готовил для меня овсянку, и я не хотела выглядеть неблагодарной, так что сказала:
— Э, думаю, четырех ложек достаточно.
Мне бы хватило двух, а если честно, то и одной ложки, но я согласна на четыре.
— Как прикажешь, — весело ответил он.
На это я тоже решила не обращать внимания.
Макс поставил овсянку в микроволновку и вернулся к сковороде. Он ловко перевернул яйца, вытащил вилкой бекон и, не промокнув жир, положил его на тарелку, которую я раньше не заметила. На тарелке уже лежали два тоста с маслом и виноградным джемом.